30 марта 2013 года в Отделе по благотворительности и социальному служению Тульской епархии состоялась встреча со старшей сестрой детского сектора Тульского сестричества в честь святых Жен-Мироносиц при Всехсвятском кафедральном соборе – Валентиной Александровной Пагаевой. ФОТО
Господи! Имя Тебе - Любовь: не отвергни меня, заблуждающегося.
Имя Тебе - Сила: укрепи меня, изнемогающего и падающего.
Имя Тебе - Свет: просвети душу мою, омраченную житейскими страстями.
Имя Тебе - Мир: умири мятущуюся душу мою.
Имя Тебе - Милость: не переставай миловать меня.
Молитва святого праведного Иоанна Кронштадтского
«Валентина Александровна, как Вы можете охарактеризовать свое детство?»
«Те времена были голодные, но счастливые. Я имею в виду свое поколение. Чувствовала эту любовь постоянно, но только сейчас по-настоящему понимаю, какая я была счастливая. Просто есть с чем сравнить: замечаешь эту разницу, глядя на своих детей, на внучку…»
« А в чем заключалось это обилие любви?»
Валентина Александровна на секунду задумывается и слегка улыбается.
«Во многом… Ну, вот хотя бы: у меня не было никаких купленных игрушек. Совсем никаких. Дед вырубил, как Буратино, из полена куклу, раскрасил, а бабушка ей потом сарафанчик сшила. Из кукурузных волокон на столярный клей волосы приклеили. Но не могу сказать, чтобы я с ней очень играть хотела. Нет. Играла в основном с котятами, и на улице меня так и прозвали за это - «кошатница».
Дедушка с бабушкой жили в мирное время в Курской области, во время Великой Отечественной Войны были эвакуированы и попали на Украину, в город Павлоград. Старый и очень красивый. Река город украшает, есть остров, на котором стоял когда-то Павлоградский гусарский полк. Отсюда и название города. Жить было негде. Выделили им сторожку на еврейском кладбище, вокруг которого был глубокий ров. И в этот ров все городские жители приходили котят ненужных выбрасывать, их я и собирала в корзинку. У евреев могилки четырехугольные, внутри плита лежит, а там пустота. И я опускала туда котят, добывала какую-то еду у бабушки и относила им.
«Сколько же Вам лет тогда было, Валентина Александровна?»
«Это до школы еще было. Наверное, года 4-5. Именно с этого возраста я себя помню. Однажды даже тонула в том рве. Поскользнулась и упала. Хорошо, мужчина какой-то мимо проходил и меня вытащил. Ох, ругали меня! И за ров, и вообще за походы на кладбище по спасению котят. Бабушка даже наказывала – ставила в угол и насыпала кукурузу. А я ее коленками раздвину и стою себе тихонько».
«А бабушка ничего не замечала?»
«Ну, как не замечала. Конечно, все она видела…»
«А почему именно на кукурузу Вас ставили, а не на горох, как в средние века это было, например, принято?»
«Времена-то были голодные. Горох был дефицитом, потому что из него пекли пирожки на праздники. Помню, что в нашей небольшой сторожке лопаты, метлы, веревки были. Во время войны разбомбили синагогу, одни железные балки остались. Я у дедушки без спросу взяла те веревки, и ребята с нашей улицы сделали качели на тех балках. И мы качаться начали. Когда бабушка это безобразие увидела, то нас, конечно же, разогнала, а меня опять на кукурузу, в угол поставила. Запомнила, как она потом со мной об этом разговаривала – про уважение ко всему, что с верой связано».
«А как бабушку и дедушку звали?»
«Андрей Гаврилович, это дедушка по маминой линии. Дария Николаевна – бабушка. Все ее только по имени-отчеству и на «Вы» величали. Население в основном было украинское, и наша семья сильно от других отличалась. Бабушка - статная женщина, никогда не могла себе позволить – выйти за ворота в фартуке, в котором она готовила еду. Она его снять должна была обязательно. Если шла в церковь, то для этого у нее была своя «косинка». Я в детстве думала, это бабушка так неправильно говорит. А однажды мне объяснили, что правильно-то не косынка, а именно так, как бабушка произносила, потому что «по косой» ткань кроится. Бабушка сдержанной натурой была, однако, про себя говорила: «Из всех сестер (а было их восемь детей, и она – младшая) – самая «карактерная».
«А как бабушка с дедушкой познакомились?»
«Дедушка дружил с ее братом – Федотом. Его все спрашивали: «Почему ты не женишься?» Он ведь старше бабушки на 15 лет был. А дедушка отвечал: «Жду, пока Дашенька вырастет». И ее, маленькую, спрашивал: «Будешь моей невестой?» А пятилетняя Даша: «Буду! Только купишь мне красный сарафан!». Дед потом шутил про то, что так и пришлось ей тот сарафан справлять! Мама моя рассказывала, какая бабушка была в молодости красивая, как ее дедушка любил. Трое деток в том браке родилось. Одна девочка от тифа умерла, а двое – моя мама и ее брат, выжили.
Дед прорабом работал на стройке, и в 1939 году его по приказу решили отправить председателем колхоза в деревню. Он отказался ехать, поскольку считал, что в сельском хозяйстве абсолютно не разбирается. За это ему 3 года дали и в Харьковскую тюрьму отправили. Мама моя, Вера, будучи 14-летней девочкой, к нему одна на поезде ездила, чтобы теплые вещи передать. Забрали дедушку весной, а уже осень наступила. Бабушка больную тифом Тамарочку, сестру мамину, которая умерла потом, выходить пыталась.
Мама вспоминала: приехала она в Харьков, спрашивает про отца, ей говорят: «Стой, жди! Вот их сейчас мимо с работы на стройке погонят…» И вот пошла просто черная толпа, все на одно лицо. И мама не выдержала и закричала: «Папа, папа…» Он из толпы рванулся к ней… На следующий день им свидание разрешили.
Через 2 года за хорошую работу деда отпустили. Всю жизнь он так потом на стройках и работал. Был образованный, но должности никакой ему согласно тем законам уже не давали.
В Павлограде жила и дочка бабушкиной сестры с мужем и 7 детьми, тетя Маня. Как же они бабушку и дедушку почитали! Дедушка помогал всем, писал запросы в разные инстанции, война ведь многих людей тогда «раскидала». Тетя Маня – это отдельная история, удивительной доброты и красоты душевной человек она была. Передать это словами сложно. Что бы в семье ни случалось, она себя «держала»: всегда улыбка на лице… Все и думали, что это она такая довольная и счастливая. Однажды бабушка отправила меня, первоклассницу, к тете Мане в гости. Жила она достаточно далеко, и дорога казалась мне настоящим путешествием. Погостила там, накормили меня, собираюсь домой, а тетя, у которой была корова, дает для бабушки горшочек с ряженкой. Была зима, скользко. Я падаю, и крынка глиняная разбивается. Вернулась назад, уткнулась ей в передник и плачу горько. А тетя меня утешила, достала еще одну крынку и проводила домой. Помню, у меня сердце тогда даже где-то в горле колотилось, от того, что она настолько сильно болью моей прониклась… Тетя Маня потом стала крестной матерью всех детей: моих и моей сестры».
«Про родителей своих расскажите, пожалуйста!»
«Я родилась в 1946 году, уже, когда мама своих родителей смогла разыскать. Она даже не знала, где они и, что с ними. 3 года маминой жизни прошли в концлагере в немецком городе Галле. Угнали ее туда с Украины. На немецком заводе трудилась, токарные станки там делали. Надзирательница была суровая, издевалась над женщинами. Мама часто в карцер попадала за характер свой волевой…
Она часто нам потом говорила, что 23 февраля 1945 года нужно отмечать как ее второй день рождения. Их в тот день на поезде в Освенцим перевозили, но состав ночью разбомбили. И оставшиеся в живых уползали по рвам для стока воды вдоль железной дороги. Моя мама вместе еще с одной девушкой попали в английскую оккупационную зону. Их приютила добросердечная немецкая крестьянка, дала одежду нормальную, ведь на них полосатые робы были. Приближалась весна, и девушки в благодарность перебирали овощи в подвале. А в апреле немка вдруг сообщает, что русские уже рядом, и в какую сторону пробираться нужно, показала. Тогда Вера с подругой вновь поползли по рвам ночами, но уже к своим!
А позже мама нашла родителей, и я родилась уже в Павлограде. А поскольку мама с отцом жили в Сибири, то они меня на Украине, в тепле оставили. Так и жила у дедушки с бабушкой. У них и в первый класс пошла, а через год родители забрали меня к себе, в Кемерово.
«А как так получилось? Кто Ваш папа по профессии был?»
«Мама с папой тоже необычно познакомились. Когда Вера с подругой из концлагеря перешли на сторону русских, то поскольку документов никаких при них не было, то и попали они, как это тогда было принято, в Особый Отдел до выяснения личности. А потом, тоже по законам того времени, проживание в центральных городах запрещалось. Вот и уехала мама в Сибирь. Папа, Александр Прокопьевич, был военный. Его в звании за женитьбу на маме понизили. У мамы коса была огромная, толщиной в руку, укладывала она ее на голове «короной». Всю жизнь она с этой косой проходила, а в старости начались головные боли, и по настоянию врача волосы остричь пришлось...»
«Мама не вспоминала позднее, что ей выжить в концлагере помогло?»
«Рассказывала она об одном случае: в день Пасхи заключенных гнали на завод, причем было это в пять часов утра, с тем, чтобы не мешать нормальной жизни города. Шли все в деревянных опорках, а они же стучат! Их надзирательницы заставляли как можно тише идти.
Еще у мамы туман сильный, в тот день бывший, в памяти остался. И какая-то женщина неожиданно бросает что-то в толпу, И это что-то (оказавшееся тщательно завернутым пакетом) падает прямо в руки мамы. Та женщина по-русски крикнуть еще успела «Христос воскресе!» А заключенные ей «Воистину воскресе!» ответили. Мама берегла этот пакет весь день. А вечером, когда всех назад в барак пригнали, те, кто с мамой вместе жил, вокруг нее собрались. В пакете оказался кусок сала, ломоть кулича, чулки, гребень и кусок мыла. Сало ниточкой разрезали на 20 кусочков, по числу живших в комнате. То же с мылом и куличом мама сделала – на всех поровну поделила. А вот чулки и гребень достались ей, поскольку все это справедливым посчитали, ведь пакет именно к ней попал! Мама каждый раз на Пасху ту весну вспоминала!»
«Валентина Александровна, а каковы Ваши первые воспоминания, связанные с верой, с молитвой?..»
«Я уже постарше тогда была, в первый класс пошла. Бабушка с дедушкой очень красивый дом своими руками строили. Бабушка не хотела дальше на кладбище жить. И была у нас в этом новом доме одна маленькая комната, где стоял такой топчанчик, на котором мы с бабушкой вдвоем спали. И вот бабушка дождется, пока, как она думала, я усну, и встает на коленочки перед образом Богородичным за шторочкой: маленькая-маленькая черно-белая иконочка. В рубашке ночной, косичка у нее заплетенная,.. И стоит она, и молится, и просит о чем-то, и плачет. Тут я не выдерживаю – и к ней: «Бабушка, бабушка, что с Тобой?» Помню все это, как сейчас…
Бабушка мне спать велела. Не хотела просто, чтобы я ее молитву видела. Утром про все деду рассказала. А дед, как стукнет кулаком по столу: «Не смей молиться! Я же тебе говорил! Пришли другие времена, не будет уже прежнего. Уже этого не будет… » Жили они дружно и никогда друг с другом не ссорились. Просто боялись за меня. Времена-то, действительно, какие были! Гонения на Церковь… И не только. С тех пор застать бабушку за молитвой мне больше не довелось ни разу.
Помню еще, как нашла я, маленькая, у дедушки в потайном сундучке Библию с черно-белыми иллюстрациями. Мне так интересно было, когда дед уходил, открывать этот сундучок. Совсем в душе тогда не было чувства, что делаю что-то плохое. Хотя при других обстоятельствах, даже в 4 года, хорошо понимала, что вот так поступать нельзя. Я это название - «Библия» на всю жизнь запомнила. Тогда книг вообще у нас мало было, а еще сработало то обстоятельство, что я картинки потихонечку рассматривала. Почему-то уже тогда понимала, что это нужно делать так, чтобы никто не видел и не знал, что я ее листала…
А второй раз в жизни Библию взяла в руки, когда мне ее уже мой почти совсем взрослый сын подарил. Он с товарищем помогал восстанавливать храм в Кочаках. Ему там Библию дали, а он мне ее принес. Но я относилась к ней поначалу просто как к интересной исторической книге. Так это захватывало: все перипетии, пересечения жизненных судеб. Поначалу читала только на этом уровне. Осознание того, что это за КНИГА, пришло уже позднее, после того, как пошла на катехизаторские курсы.
Если бабушка после того случая, свою молитву от меня таить стала, то мама позднее ни одного дела без молитвы не начинала. Копать ли, сажать ли в огороде нужно, еду приготовить: без «Господи, благослови!» - никуда. Это всегда было при ней. Мы, к сожалению, тогда ей не подражали. Ни я, ни сестра.
Когда я росла, у нас в семье про веру не принято было открыто говорить. Но праздники православные всегда (хотя и с чисто обрядовой стороны) отмечались: и Рождество, и Пасха, и Успение Пресвятой Богородицы. Поэтому все праздники я знала с детства. На Крещение ходили за святой водой, пекли и освящали куличи перед Пасхой. И пост держали. Тогда вообще легко было поститься, потому что время голодное, еды не было, почти всегда – пост…
Однажды, много лет спустя, бабушка мне сказала: «Внучка, если тебе трудно будет, ты проси о помощи Николая-Угодника. Он всегда слышит нас! И молись Богу!»
В детстве бабушка меня называла Стенией Коренской. Тогда это был просто набор слов для меня, звук какой-то. Я ничего не ведала, кто это и про что это, бабушка. Смысл того намного позже для меня открылся.
«А почему Вас так называли?»
«Соседи наши жили очень-очень бедно - шестеро детей. И у девочки, с которой я дружила, Олечки, даже обуви порой не было. Весной, осенью она просто сидела дома, ведь ей не в чем было выходить на улицу. Я ее сильно жалела. Надо сказать, что тогда детей у всех много было, и все друг с другом дружили. Если бабушка мне белый хлеб подсолнечным маслом поливала и сверху сахаром посыпала, то я этот кусок несла на улицу, чтобы поделиться. А бабушка уже знала про это и мне в след: «Пошла, Стения Коренская!»
И так было каждый раз, когда у меня доброта душевная проявлялась. Прошли годы, я уже из Тулы еду в Курско-Коренскую обитель. Нас ведут в музей и там, среди прочего, рассказывают о том, что жила здесь когда-то блаженная Ксения Коренская, а в народе ее Стенией звали… Нам рассказывают, а у меня внутри трепет – так вот что бабушка имела в виду! Потом был крестный ход с иконой Богородицы, принесенной из Курска, и снова внутри все ликовало! Люди вокруг говорили, как у нас в семье. А на головах у всех женщин, от мала до велика, – кипенно-белые косынки, опять, как у моей бабушки!
Было у нее 3 платочка: один для кухни, в другом она на рынок ходила, а третий – для Церкви. Это уже период юности моей. Тогда все в семье знали, что бабушка в церковь ходит. Даже одежда у нее была для храма специальная.»
«Как Вы считаете, что из Вашей юности, помимо семьи, помогло формированию характера, по сути своей, православного человека?»
«Я считаю, что мне очень повезло с учителями, которые нас окружали. Многие из них были участниками Отечественной Войны: директор школы, физик, историк, который горел в танке и остался наполовину слепой. Его в школу на занятия приводили. Все учителя были личности! Благодаря этому из нашего выпуска ни одного «пропащего» не оказалось. Все получили образование, все в жизни «состоялись». Знаю это точно, потому что мы собирались все вместе на встречу выпускников и спустя 10, и спустя 15, и 20 лет…
Переезды вместе с родителями по стране свой отпечаток на меня накладывали: во-первых, для всех я была «хохлушка». Хотя в нашей семье говорили только на русском языке, но говор-то остался! Во-вторых, детство счастливое на Украине у бабушки с дедушкой всегда вспоминалось…
Я была уже в девятом классе, когда началась Хрущевская демобилизация, и родители вернулись в Павлоград. В тот год ввели одиннадцатилетнее образование, и срочно потребовалось основательно изучать украинский язык. Вызывает меня к доске классный руководитель, она же – учитель украинского языка, что-то диктует, я пишу и только и слышу «Помылка, помылка!» Это «ошибка» так по-украински звучит, а потом: «Сидай, одыница!» А до этого я хорошо училась. После трех «единиц» дома заявила, что в школу больше не пойду.
Мама, которая никогда не следила за моими школьными делами, поскольку там все всегда было в полном порядке, была вынуждена прийти к директору. Решили – прикрепить меня к нашей учительнице для дополнительных занятий. А у мужа Лидии Порфирьевны – сахарный диабет, ногу отняли, и он дома лежит. Николай Осипович, директор, предлагает Лидии Порфирьевне («Царство им небесное обоим!») то, что я буду к ним сама домой ходить. Так и началось мое «просвещение». Надо сказать, в той семье все потомственные педагоги были, весь дом книгами наполнен. А когда мы жили в Кемерово, рядом с нами была библиотека. Я себя библиотекарем представляла: мне доверяли, давали книги «лечить». Можно было взять любую книгу! Однако, мама строго следила за тем, чтобы я до поры-до времени не читала романов. А у Лидии Порфирьевны, мне повзрослевшей, на украинском языке вся классика доступна стала.
Эффективность методики тех занятий я потом на своих сыновьях еще раз испробовала. Тогда же, будучи одиннадцатиклассницей, выпускное сочинение на украинском языке написала на «четверку», а устно сдала на «пять»! С Лидией Порфирьевной мы долго потом переписывались.
«Как прежним поколениям учителей удавалось воспитывать «нормальных», хороших людей? Вот сейчас, например, получай образование на здоровье, а по-настоящему грамотных, интеллигентных людей все меньше и меньше, нравственность падает, и «пропащих» отчего-то все больше становится…»
«Воздействие на души происходило исподволь. Представьте себе: в класс приходил слепой человек, клал на стол часы-луковицу, кожаный портфель, и начинал урок. Конечно, я не хочу сказать, что все сидели и его слушали. Знаю, что кто-то пользовался тем, что учитель не видит, и делал, например другие уроки. Но в классе тишина при этом такая стояла, что муха не пролетит. И не дай Бог, чтобы даже наши отъявленные заводилы и шалуны себе на его уроке что-то позволили. Никогда».
«Откуда это благоговение к старшим возникало?»
«Мне, кажется, учителя той поры «брали» нас человечностью и любовью. Я своих учителей до сих пор добрым словом вспоминаю. Немка наша входила в класс и говорила, что, если мы хорошо усвоим новый материал, то в конце урока 10 минут вслух будем читать роман В. Гюго «Отверженные». Мы сидели как вкопанные и ждали этих уроков. А математичка – как она старалась, чтобы не было у нас «двоек» и «троек». Географичка в одиннадцатом классе неожиданно оставляет нас, девчонок, после уроков и … достает журнал с вариантами покроя платьев на выпускной вечер. И каждой из нас она от души, по матерински, совет насчет фасона платья дала. А ведь она не была нашим классным руководителем, просто - учитель географии!
Ко всем преподавателям я относилась очень хорошо, впрочем, как и они к нам: с бережностью, желанием – научить нас добру! Вот еще пример – учитель литературы, интеллигент «до мозга костей». Ко всем старшеклассникам обращался только на «Вы». Мы его за внешнее сходство про себя даже «Пушкиным» называли. Какая у него речь была правильная, хорошо поставленная, какой слог красивый …Мне кажется, в любое время личность педагога имеет значение. Учитель, а не «училка»! Разницу чувствуете?»
«Как сложилась Ваша дальнейшая жизнь, после школы?
«Поступала я в 1964 году в Харьковский медицинский институт, мама очень хотела, чтобы я врачом стала. В тот год у нас сильное наводнение было, полная разруха в доме, но родители все равно для меня деньги выделили. А я не поступила. Вернулась ночью, села на крылечке и плачу. В меня же верили и денег дали. Помню то состояние стыда: как я скажу маме правду? Всю дорогу об этом думала. А мама вышла: «Дочечка, ты приехала! Чего ты плачешь?» Обняла меня, целует. Узнала про все и как воскликнет: »Да, слава Богу, что не поступила! Как же нам было без тебя плохо!»
Чтобы вернуть деньги родителям, устроилась на «Загот-зерно» -лопатой зерно веять. С деньгами тогда еще одна история связана была. Перед выпускным мне туфли новые купить хотели, а в одном классе со мной училась девочка, которой многодетные родители явно ничего подарить не могли. И эти деньги, на туфли предназначенные, я отдала Тане. Маме соврала, что нам их вернут, хотя понимала, что это невозможно. И так это меня «глодало», что пошла я в 18 лет работать. Трудилась, старалась, но денег, к сожалению, мало заработала…
Потом, «с подачи» Лидии Порфирьевны с моими документами взяли меня в химико-технологический. По окончании учебы 2 девушек, одной из которых была я, распределили в Москву. А оттуда – направили на Тульский участок. Здесь и осталась химиком-водником, специалистом по пуску и наладке ТЭЦ, ГРЭС и т.п. Приехала ко мне мама и говорит: «Нет, поедем домой. Ты тут не останешься. Все твои однокурсники в белых халатах работают в лабораториях. А ты?!»
А я уже год отработала в Туле. Мне снова повезло с людьми, с коллективом. Мой начальник знал стихи русских классиков, любил читать их наизусть. Шел 1969 год, жила я в общежитии. Все было в порядке, только тоска по дому сильная. Приходила на вокзал, провожала Днепропетровский поезд и плакала… В коллективе это состояние понимали и меня жалели. К своей работе я ответственно относилась, можно сказать «прониклась» ей. И когда мама в очередной раз приехала, я ей на полном серьезе ответила: «Ты же хотела, чтобы я стала доктором, вот я и есть как бы доктор. Приезжаю на объект, например, фильтры не работают. Почему? Нужно взять анализы, поставить диагноз, «вылечить» и заставить работать!»
Мама тогда засмеялась и успокоилась. А тут я уже и с мужем своим вскоре познакомилась, поженились мы. Двое детей у нас родилось».
«Получается, все эти годы юности, в период ранней «женской жизни» после того памятного эпизода, когда Вы бабушку молящейся в ночи застали, по сути, Вы так и жили невоцерковленной? Мысли о вере, о Боге Вас не посещали?»
«Все так, и не так. В институте мы в Павлограде с девчонками ходили смотреть на крестный ход. В семье, живя в Туле, то же самое. Куличи, Крещенская вода… Но это все потому, что так «принято было». Иногда «просто так» в храм могла зайти. Это «доперестроечный» период: мне тогда уже «за сорок» было. На работу ходила всегда пешком и по пути заходила в Благовещенский храм. Там не было пола, все разрушено. Мне так нравилось тогда, что этот «памятник архитектуры» восстанавливается, а я чем-то помочь могу. С этого и начались какие-то «шажки» моего воцерковления. И еще был момент: попала я однажды на службу в храме. Стою, слушаю: вроде бы все понятно говорят, а я ничего не понимаю! Тут у меня чувство недоумения возникло. Ну, как же так?? Мы же в России живем, и это наш родной язык…»
«Вы до этого с церковно-славянским языком никак не соприкасались?»
«Нет, но я так понимаю, что многое во мне от деда осталось. В его обиходе такие слова были. Думаю так потому, что, когда начала читать на церковно-славянском, то очень быстро это получилось, как-то само собой. И смысл многого был ясен.
Побывала я в храме один раз, - второй, а потом книги начала покупать. Тогда же и первый молитвослов у меня появился. Возникло горячее желание – выучить молитвы. Шла на работу и учила «Отче наш…»
«А как Вы попали на катехизаторские курсы?»
«Совершенно «случайно»!» Мне уже около 50 тогда было. «Вдруг» увидела объявление о наборе на курсы с контактным телефоном. Позвонила. Оказалось, это был номер Олега Михайловича Сенина: «Да, набираем людей. Занятия начнутся после церковного Новолетия. Собираемся у Николо-Зарецкого храма». Но храма, как такового, тогда и не было вовсе. Его только что передали верующим. Наверху потом долго еще станки стояли. Стали мы заниматься: еженедельно по воскресеньям. Отец Максим Троеглазов у нас читал литургику. Я ему очень благодарна – он всегда дополнительную литературу нам предлагал. Лекции у меня с тех пор хранятся…»
«Как семью, работу с обучением совмещать удавалось?»
«Супруг мой все знал. Мне, конечно, нужно было «тылы» обеспечить. Если я ухожу, то еда должна быть приготовлена, в доме - прибрано, белье -постирано… Постепенно вместе с мужем какие-то вещи церковные изучать начали. На работе - дружный коллектив, ничего друг от друга не скрывали. Но, когда рассказала про походы в церковь, поначалу удивились. Только наш директор (Царство ему небесное!) в раздумье произнес, что «чего-то подобного он ждал от меня».
Когда начинаешь идти по этому пути, особенно в первые годы, по-иному пересматриваешь жизнь прошедшую, безбожную. Хочется что-то еще сделать… В храме Благовещения Пресвятой Богородицы к тому моменту уже сложился свой «костяк» помощников. Узнала, что нужна помощь в восстановлении храма в Щекинском районе. Ездили и туда, работали физически. Когда приехала в первый раз, спросила: »Где же храм?» Просто ничего не было: ни креста, ни купола. Здание вросло в землю по окна, а батюшка в солдатской форме на тележке мусор вывозил».
«Валентина Александровна, как Вы объясните тот особый духовный подъем, который испытали люди Вашего поколения 20-25 лет тому назад?»
«Полагаю, связано это было с тем, что постепенно рушилось что-то прежнее в сознании. Страна становилась другой. Люди «на изломе» оказались, на перепутье. Наши катехизаторские курсы переполнены были: около 40 человек за 1 набор! Мы учились 3 года, по выходным, по 6 часов к ряду. А еще домашние задания!
Как же тогда хотелось учиться! Как мне нравилось учиться! Прошли те 3 года, закончились наши курсы. А на следующий год узнаю про новый набор отца Олега из Ильинского храма. Занятия проходили в здании института повышения квалификации учителей. Это же просто «королевские условия!» Лекции читали протоиерей Павел Савельев, протоиерей Геннадий Антонов… А старославянский язык преподавал диакон Алексей из храма Алексеевского. Поступила я туда во второй раз: так мне хотелось еще как можно больше всего узнать! Ходила, правда, уже только на некоторые занятия… Но с таким удовольствием!
«Расскажите, пожалуйста, про Ваше «знакомство» с Тульскими сестрами милосердия».
«Мы еще на первом году обучения на катехизаторских курсах были, когда пришла к нам в группу Нина Петровна Зеленская, (уже закончившая эти же самые курсы, знакомая с прежними сестрами), и сделала объявление о том, что набираются люди в общество «Милосердие». Я тогда сразу согласилась: «Как же, надо добрые дела делать!»
«Как это получалось тогда: так легко - людей «зажечь?»
«У меня на тот момент внутри уже сложилось определенное мнение о сестричестве. Читала на эту тему что-то. Понимать многое начинала. И вообще – инициатива тогда от самих людей исходила. Существовала канва Церковных праздников, некий цикл, которого нужно придерживаться. И это стало незыблемым правилом в жизни.
Объявление - приглашение в общество «Милосердие» (это прежнее название Тульского сестричества) было сделано в конце Великого Поста, а на день святых Жен-мироносиц меня впервые пригласили на совместную праздничную встречу всех Тульских сестер. Тогда с нами были протоиерей Владимир Патрин и отец Виктор Рябовол. Много было наших любимых «старушек»: Галина Никифоровна Цветкова, Любушка (я ее фамилию не вспомню сейчас, к сожалению), но это такой доброты человек был! Она всех к себе приглашала, кто будет картошку сажать – за пророщенными семенами, которые уже с любовью ей подготовлены были! Цветкова рассказывала о рецептах и травах, как ими лечиться можно… Я сидела и только вникала, кто, чем и как здесь занимается. Те сестры, можно сказать, просто «жили» делами милосердия, «горели» все, как одна. Было стремление, желание и силы…
«А как же «расхожее мнение» о том, что в Церковь идут от безысходности?»
«Я бы так никогда не сказала. Практически у всех сестер семьи и дети были. Но желание – помогать ближнему сильнее всего оказывалось. Могу только про свой путь рассказать: в 2000 году закончились занятия на катехизаторских курсах, а осенью я уже серьезно была задействована в «Милосердии». Многое нужно было сделать: с людьми, в том числе и с подопечными, знакомилась потихоньку. Мы под хорошим «присмотром» оказались. В любое время можно было к отцу Виктору Рябоволу обращаться. А еще круг единомышленниц, выпускниц наших курсов появился: Оля Кикоть, Татьяна Алексеева… Но, что делать конкретно нужно? И тут отец Виктор благословляет меня стать старшей сестрой детского сектора. А рядом со Всехсвятским собором находится Областной Дом ребенка, пока еще никем «не охваченный». Таню благословляют ходить в детский реабилитационный центр на улице Седова. Вот так и ходим туда уже 12 лет.
«Что входит в обязанности старшей сестры детского сектора, каковой Вы и являетесь по сей день?»
«В первую очередь, следить за тем, чтобы наши сестры по разным местам/учреждениям распределены были. Сначала каждую вновь пришедшую сестру я сама «отводила» к детям и воспитателям, объясняла, что, как и с чего начинать.
В Доме ребенка практически все сестры перебывали, потому что детей нужно было крестить. И кто-то постоянно должен был приходить помогать. У нас был синодик, с именами, как окрещенных детей, так и их крестных. Отдавали его потом нашему батюшке, чтобы он за всех помолиться мог.
Разрешили нам крестить детей в 2002 году. Первое Таинство Крещения было совершено в день празднования великомученика и целителя Пантелеимона протоиереем Игорем Корейшей. Помогало 5 сестер милосердия, потому что крестили сразу 15 детей, это две группы! Нас в этом Доме разные священники за эти годы окормляли: на протяжении многих лет членом попечительского Совета является протоиерей Сергий Резухин, 7 лет иерей Андрей Морозюк с нами был, а сейчас вот - отец Ярослав Шилов ходит…Сотрудники, поначалу абсолютно невоцерковленные, теперь регулярно беседы духовные посещают, вопросы священнику задают.
С Домом ребенка не так просто все было. Лет 15 назад в стране царил сплошной дефицит: игрушек не было, колготок, детского питания, пеленок – ничего не было. Хотя, в принципе, детей все-таки государство пыталось обеспечивать. И тут мы предложили руководству свою помощь. Стали возить самое необходимое: мыло, детскую «присыпку», соки. А к Рождеству привезли первые подарки. Потом была Пасха, День Защиты детей. На Пасху 2000 года мы впервые даже концерт для сотрудников и детей устроили. Сын одного из слушателей катехизаторских курсов, очень талантливый мальчик, замечательно играл на скрипке. А еще воскресная школа Свято-Алексиевского храма нас выручила. Концерт на славу удался! В Доме ребенка потом долго тот праздничный вечер вспоминали! А потом и другие встречи-праздники проходили…
В этой связи хочется владыке Кириллу (Наконечному) спасибо сказать за оказанную им в тот нелегкий для нас период разностороннюю поддержку сестричеству. В нашей епархии даже конференция медицинских работников и сестер милосердия прошла, в которой сам протоиерей Сергий Филимонов, председатель Общества православных врачей Санкт-Петербурга участвовал. Много новых людей тогда в наши ряды вливаться стало».
Когда мы, «свежие силы», пришли в «Милосердие», все Господь сам собой управил. У почетных сестер основным направлением служения был социальный сектор – помощь пожилым, обездоленным. Мы, «новенькие», другие направления «поднимать» начали. У многих сестер дети уже взрослые были, поэтому время на все, с Божьей помощью, находилось! Мы и про стариков не забывали. Было у меня еще одно послушание – Мария Петровна: «бриллиант в нашей короне» сестер милосердия! Ее все сестры знали. После того, как Н.П. Зеленская стала руководителем общества «Милосердие», были обновлены списки сестер. И под номером 1 там значилась М.П. Оболешева. Она была духовным чадом отца Христофора и по его благословению оказывала помощь в восстановлении Оптиной Пустыни, обители в селе Клыково, а позднее и в Шамордино. Когда в Шамордино возобновилась монастырская жизнь, и приехали 4 сестры вместе с матушкой-настоятельницей, то у них ведь совсем ничего не было: ни жилья, ни обстановки. Один разрушенный храм.
«А чем же могла помочь монастырям «обычная женщина»?»
«Очень многим! Мария Петровна каждую неделю, на протяжении 14 лет (до последнего года своей жизни, а умерла она в 2004 году) «привозила» туда легковую машину («Уазик») с продуктами. Часть в Клыково оставляли, часть в Шамордино. Она собирала деньги, не имея телефона (мобильных же тогда еще не было), среди своих знакомых и незнакомых людей. Поручала передавать эту информацию «по цепочке». И все получалось - «аще хочет Бог…» Росла она в верующей семьей, они с мамой всегда опекали странников, хотя сами проживали в коммунальной квартире. Например, был тогда в Туле такой Тихон блаженный. Когда стемнеет, он к ним приходил, и они с мамой его выкупают, чистую одежду дадут, спать уложат. А Тихон все не верит: «Неужели, это я лежу на чистой постели, неужели, это у меня подушечка мягкая…»
«А у Марии Петровны семья была?»
«Да, был супруг, моряк дальнего плавания. По тем временам неплохо зарабатывал. Однажды привез он из-за границы добротное пальто. Через год стало оно ему маловато, и Маруся предложила отдать пальто Тихону. Зима. Холод. А через неделю Тихон появился в разодранном, грязном пальто. Мария Петровна возмутилась даже, а тот ей ответил, как ребенок, что «вот теперь такое пальто с него уже никто не снимет. Пальто зато, по-прежнему теплое, осталось».
Ослепшего Тихона за бродяжничество отправили потом в Агеевск, в дом-интернат. Мария Петровна его разыскала, ездила туда. Покупала в большом количестве пирожки, любимый им зефир, и угощала всех, кто был рядом. А после смерти Тихона перевезла его тело в Тулу, где в храме 12 Апостолов было совершено отпевание. Расходы по похоронам взяла на себя и за могилкой всегда ухаживала. Ездила она и к блаженной Дуняше. Хорошо знала матушку Сепфору из Клыково, оставившую ей наставление: «Постом нужно больше молчать, язык «держать за зубами». А еще лучше будет, если камешек в рот положишь». И матушка в самом деле подарила ей камушек. Однажды Мария Петровна подарок потеряла, очень стыдилась в том матушке признаться. Но та, неожиданно, сама снова вручила ей – на этот раз уже 2 камушка с пояснением: «Один оставь себе, а другой еще кому-нибудь подаришь!» Получила впоследствии тот камень я.
Знакомство с Марией Петровной вот при каких обстоятельствах произошло: случился третий инфаркт, попала она в больницу. Пришла я ее навестить, беспокоюсь, наверное, совсем ей плохо. Захожу. В палате 8 человек лежало, и какая-то женщина вдохновенно рассказывает всем про Евангелие. Это и была наша сестра Оболешева! Духовно ее окормлял отец Иоанн Суворов, приходил в больницу - причащать Святых Христовых Таин. А вместе с ней и все в палате причащались. По Божьему Промыслу были среди них даже 2 женщины, в институте преподававшие и поначалу всякие разговоры о религии пресекавшие. Умела Мария Петровна ко всем «ключик» подобрать! В день нашей первой встречи она простилась со мной со словами: »Иди-ка ты, голубушка, лучше скорее в храм, а то там без тебя Царские врата закроются!» Заканчивалась Светлая Седмица. Успела я тогда до церкви добежать…
Забрали мы нашу бабушку, а врачи предупредили: «После такого инфаркта лежать нужно!» Мария Петровна, кроме больного сердца, перенесла еще все болезни, какие только можно себе представить. Один сахарный диабет или проблемы с желчным пузырем чего стоят. Но была она настолько крепкой духовно, что, едва вернувшись домой, вновь начала собирать людей и продукты для Шамордино. А потом и сама туда съездила. И не раз еще! Я благодарю Бога и считаю общение с этой женщиной Его милостью по отношению ко мне, грешной. Многому она меня тогда научила: например тому, что любую работу нужно делать так, чтобы переделывать не пришлось!
Любила Мария Петровна молитвы читать и Псалтирь, просто до самозабвения. Верила в силу сердечной, теплой молитвы. Предупреждала, что иногда молиться о чем-то, может быть, не один год придется.
Однажды в преддверии Пасхи не хватало для раздачи среди детдомовских детей куличей. «Поплакалась» я Марии Петровне, а потом прибыли в дар детям от монахинь 500 удивительных куличиков, которые матушки ночью в баночках маленьких пекли!
Трепетно относилась Мария Петровна к монахиням, говорила про них: «Они на службу идут, как птички летят, крылышки распластали и летят!»
Очень родительские субботы почитала, мы тогда столько записок писали. Как бы - не забыть кого-нибудь! Умерла Мария Петровна утром, в день Покрова Пресвятой Богородицы и была похоронена у храма Смоленской иконы Божией Матери.
В Шамординском храме на стене у входа висит памятная доска: Оболешева Мария Петровна. Родилась 5 июня 1925 года, скончалась 14 октября 2004 года в праздник Покрова Божией Матери в городе Туле. В течение 14 лет верный друг и благодетельница Шамординского монастыря. «Блаженны милостивии, яко тии помилованы будут».
Игуменья Шамординской обители, ныне покойная мать Никона, говорила после смерти Марии Петровны, что «такую любовь и заботу, какие были свойственны этой женщине, редко встретить можно. Была она нам как мать…»
«Валентина Александровна, что Вы думаете о современном волонтерском движении?»
«Известна мысль о том, что «свои времена – свои герои». Наверное, привлекая современных людей к делам милосердия, их, таким вот образом, можно спасти от греха. Люди, даже идущие не совсем церковным путем, задействованы в добрых делах. Делая благо ближнему, уводятся они от различных соблазнов. Может быть, рано или поздно, они и к Церкви придут, и по-настоящему православными станут.
Всегда надо помнить об ответственности за свои поступки. Много лет назад мы с сестрами впервые пришли в школу-интернат для детей-сирот на улице Некрасова. Шла широкая масленица. Напекли 330 блинов (по количеству детей) для угощения. А директор, узнав о нашей задумке, очень хорошо сформулировал основной постулат, знать который должен любой доброволец. «Не нужно, чтобы Вы пришли - мелькнули и ушли. Детям с «изломанными» судьбами требуется постоянство. Нужно, чтобы они могли быть уверены в том, что каждый вторник или четверг сестра милосердия снова придет».
Не нужно браться сразу за многое. Начинать можно с малого: это может быть организация кружка рисования, шахматного кружка и т.д. Но основа всему – любовь, ибо Бог и есть Любовь, абсолютная и безграничная…»
|
